Удольфские тайны - Страница 229

229

— Меня еще не было в монастыре в ту пору, как она постриглась, — отвечала Франциска, — это случилось уже так давно, что немногие из нынешних сестер присутствовали при церемонии; даже наша матушка — игуменья еще не была тогда настоятельницей обители, но я помню то время, когда сестра Агнеса была очень красивой женщиной. У нее до сих пор сохранилось благородство осанки, всегда отличавшее ее, но красота ее исчезла, как вы сами могли заметить. Я сама почти не замечаю на ее лице следов прежней миловидности.

— Странно, — молвила Эмилия, — но бывают минуты, когда лицо ее кажется мне знакомым! Пожалуй, вы назовете меня фантазеркой, да и я сама готова с этим согласиться, — потому что ведь я никогда не видела сестру Агнесу, прежде чем поступила в ваш монастырь; надо думать, что я раньше видела какое-нибудь лицо, очень похожее на сестру Агнесу, но чье это лицо — решительно не помню.

— Просто вас заинтересовала глубокая меланхолия, которой дышат ее черты, — заметила Франциска, — и это впечатление ввело в заблуждение вашу фантазию; если так, то ведь и я, пожалуй, найду сходство между вами и Агнесой. Никоим образом вы не могли видеть ее нигде, кроме как в монастыре, а сюда она поступила, когда еще вас не было на свете.

— В самом деле! — проговорила Эмилия.

— Ну да, конечно, — отвечала Франциска, — но почему это обстоятельство так сильно возбуждает ваше удивление?

Эмилия будто пропустила мимо ушей вопрос и некоторое время сидела задумавшись, потом у нее вырвалось:

— Около того же времени скончалась маркиза де Вильруа.

— Страшное замечание! — проронила Франциска. Эмилия, вызванная из задумчивости, улыбнулась и переменила разговор; но вскоре он опять как-то невольно вернулся к несчастной монахине, и Эмилия оставалась в келье сестры Франциски до тех пор, пока колокол полночной службы не призвал ее на молитву; тогда, попросив прощения, что она нарушала покой сестры до такого позднего часа, она вышла из кельи вместе с монахиней. Эмилия вернулась к себе, а монахиня, неся мерцающую восковую свечу, поспешила на молитву в часовню.

Прошло еще несколько дней; Эмилия не видела ни графа, ни других членов его семейства, и когда наконец он посетил ее, она заметила с беспокойством, что у него особенно расстроенный вид.

— Я измучен и сбит с толку, — сказал он в ответ на ее встревоженные вопросы, — и намерен уехать отсюда на некоторое время; надеюсь, перемена места вернет мне обычное спокойствие духа. Я собираюсь вместе с дочерью проводить барона Сент Фуа в его замок: он лежит в той части долины Пиренеев, которая обращена в сторону Гаскони, и мне пришло в голову, Эмилия, что когда вы отправитесь в свое имение «Долину», то мы можем часть пути проехать вместе! Для меня было бы удовольствием охранять вас в путешествии вашем домой.

Она поблагодарила графа за его дружеское внимание, но выразила сожаление, что необходимость заехать сперва в Тулузу помешает выполнению этого плана.

— Но когда вы будете гостить у барона, — прибавила она, — то ведь оттуда очень недалеко до «Долины», и я надеюсь, граф, вы не уедете из тех краев, не посетив меня; нечего и говорить, что я с радостью буду ждать к себе вас и Бланш.

— В этом я не сомневаюсь, — отвечал граф, — и не намерен отказывать себе и Бланш в удовольствии сделать вам визит, если только ваши дела позволят вам быть в «Долине» около того времени, когда мы можем посетить вас.

Эмилия прибавила приглашение и графине, но по правде сказать, не особенно огорчилась, узнав, что та собирается ехать с м-ль Беарн гостить на несколько недель к одним знакомым в Нижний Лангедок.

Побеседовав еще немного о предполагаемом своем путешествии и о планах Эмилии, граф простился и уехал. Через несколько дней после этого посещения Эмилия получила второе письмо от Кенеля, извещающее ее, что он находится в Тулузе, что «Долина» уже покинута арендатором и что он, Кенель, зовет ее немедленно в Тулузу, где он будет ждать ее, притом просит поторопиться, так как его личные дела призывают его в скором времени вернуться в Гасконь. Эмилия повиновалась не колеблясь и трогательно распростилась с семейным кружком графа, к которому все еще принадлежал мосье Дюпон, и со своими монастырскими подругами; она пустилась в путь в Тулузу в сопровождении несчастной Аннеты и под охраной надежного графского слуги.

ГЛАВА XLVIII

В бесчисленных изгибах мозга дремлют

Наши мысли, невидимою связанные цепью;

Лишь стоит разбудить одну — и чу… весь рой

Мгновенно встрепенется!

Утехи памяти

Эмилия благополучно совершила свое путешествие по равнинам Лангедока и, прибыв в Тулузу, откуда в последний раз уехала вместе с г-жой Монтони, много размышляла о злополучной судьбе своей тетки, которая, если бы не ее собственное безрассудство, — могла бы до сих пор жить в счастье и довольстве. Образ Монтони также часто рисовался ее воображению, каким она знавала его в дни благополучия, — смелым, властным, полным энергии; потом каким он был впоследствии, в дни злобы и мщения. Прошло всего несколько месяцев, и Монтони уже неспособен вредить кому бы то ни было — он сам превратился в горсть праха, а вся жизнь его промелькнула как тень! Эмилия готова была заплакать над его жалкой участью, но вовремя вспомнила о всех его преступлениях. О несчастной тетке она проливала горькие слезы; сознание ее заблуждений и недостатков исчезало при воспоминании о ее несчастьях.

Другие мысли, другие заботы овладевали Эмилией, по мере того, как она приближалась к знакомым местам, где протекала ее юная любовь, и размышляла, что Валанкур навек погиб для нее и для самого себя.

229