Удольфские тайны - Страница 133

133

потребует себе спорные поместья в Лангедоке. Но такое преступление показалось ей слишком чудовищным, чтобы быть вероятным; она никак не могла освободиться от сомнений и опасений, внушенных ей этим Бернардином. Но вот мысли ее наконец обратились к другим предметам, и по мере того, как время подвигалось к вечеру, она стала вспоминать о музыке прошлой ночи и с напряженным любопытством ждать ее повторения.

До позднего часа к ней доносились отдаленные звуки пиршества: это веселился Монтони с приятелями — громкие споры, грубый хохот и пение хором оглашали высокие своды залы. Наконец она услыхала, как запирались на ночь тяжелые ворота, и эти звуки мгновенно потонули в глубокой тишине, нарушаемой лишь шорохом шагов по галерее — то гости расходились по своим отдаленным покоям. Эмилия, рассчитав, что вчера как раз в эту пору она услыхала музыку, отпустила Аннету, а сама тихонько отворила окно, надеясь услышать повторение музыки. Луна, на которую она вчера глядела, слушая музыку, еще не взошла; но Эмилия с каким-то суеверным чувством не отрывала глаз от той части неба, где она должна была появиться, почти ожидая, что в ту же минуту раздадутся снова прелестные звуки. Наконец над восточными башнями всплыла луна, невозмутимо ясная. При виде ее сердце замерло у Эмилии, она едва решалась оставаться у окна, — она боялась, что вот-вот раздастся музыка и, подтвердив ее суеверный страх, лишит ее последнего остатка сил. На часах вскоре пробил один удар, зная, что почти в эту пору раздались вчера звуки, она села в кресло у окна и старалась привести в порядок свои чувства; тревога ожидания все еще волновала ее. Кругом стояла тишина: слышались только шаги одинокого часового и баюкающий шепот леса внизу. Эмилия облокотилась на подоконник, и опять как бы вопросительно устремила взоры свои на планету, теперь уже поднявшуюся довольно высоко над башнями.

Долго она прислушивалась — все напрасно, не слышно было никакой музыки.

— Вероятно, то были какие-то неземные звуки! — проговорила она про себя, вспоминая чарующую мелодию; никто из обитателей замка неспособен на подобное исполнение, ни у кого не найдется такого чувства!.. Говорят, бывали случаи, когда на землю доносились звуки с небес; Преподобные Петр и Антоний уверяли, что иногда они слышали их в тиши ночной, когда бодрствовали и возносили молитвы к Господу. Мой дорогой отец сам рассказывал, что однажды, вскоре после смерти матушки, когда он лежал, страдая от бессонницы, какие-то звуки необычайной сладости заставили его подняться с постели; он отворил окно и услыхал тихую музыку, проносившуюся словно в высших сферах ночного воздуха. Она успокоила его, признавался отец; он устремил взор свой к небу с упованием и помянул усопшую, призвав на нее благость Господню!

Эмилия заплакала при этом воспоминании:

«Быть может, — продолжала она свои размышления, — быть может, звуки, слышанные мною, были ниспосланы свыше, чтобы утешить, поддержать меня! Никогда не забуду я мелодии, которую слышала в этот же час в Лангедоке. Быть может, отец охраняет меня в эту самую минуту!»

Опять она заплакала слезами нежности. Так промчался целый час на бодрствовании и возвышенных размышлениях, но музыка не повторилась. Эмилия просидела у окна до той поры, когда слабое сияние зари стало окрашивать горные вершины и разгонять ночные тени; тогда только она решила, что музыки сегодня не будет, и удалилась на покой.

ГЛАВА XXVI

…я вас извещу,

Когда и где их ловчее подстеречь…

Покончить надо в эту ночь.

Макбет

Эмилия несколько удивилась, узнав на другой день, что Аннете известно о заточении ее тетки в каземате над воротами и о том, что Эмилия собирается посетить узницу в тот же вечер. Невозможно было предположить, чтобы сам Бернардин доверил такой легкомысленной особе, как Аннета, дело, которое торжественно просил ее, Эмилию, держать втайне, а между тем он теперь действительно передавал через Аннету поручение, касающееся этого самого свидания. Он велел ей сказать Эмилии, чтобы она приходила одна, никем не сопровождаемая, на террасу вскоре после полуночи: там он ее встретит и отведет в обещанное место. Эта перспектива ужаснула Эмилию, и сразу на нее нахлынул рой смутных опасений, вроде тех, что мучили ее прошлой ночью, и она не знала, верить ли им или отогнать их? Что, если Бернардин обманывает ее относительно г-жи Монтони, которую он, может быть, сам лишил жизни, и обманывает ее по наущению Монтони, с целью легче вовлечь ее в какую-нибудь ловушку? У Эмилии являлось страшное подозрение, что г-жи Монтони уже нет на свете, и к этому присоединялся страх за свою собственную участь… Если только преступление, жертвой которого сделалась ее тетка, было внушено не одной личной злобой Монтони, а также и расчетом, то ясно, что цель синьора могла быть достигнута лишь тогда, когда погибнет и племянница, к которой, как ему было известно, должно бы перейти наследство его жены. Эмилия помнила слова тетки, что спорные владения во Франции достанутся ей, если г-жа Монтони умрет, не завещав их своему мужу; а судя по прежнему упорному сопротивлению тетки, надо было предполагать, что она до последней минуты настаивала на своем отказе. Эмилии пришло на ум, как странно держал себя Бернардин вчера вечером; ей тогда же показалось, что в его тоне сквозит злобное торжество. Она затрепетала при этом воспоминании, подтверждавшем ее опасения, и решила не выходить к нему на террасу. Но вскоре ей опять представилось, что такие подозрения не более, как сумасбродные фантазии робкой, трусливой души, — трудно было бы считать Монтони способным на такое чудовищное преступление — погубить и жену, и ее племянницу ради корыстолюбивого мотива. Эмилия стала упрекать себя в том, что дает волю своей романтической фантазии, а та заносит ее далеко за пределы вероятности, и решилась остановить порывы этой дикой фантазии, иначе они могут довести ее до сумасшествия. Конечно, она по-прежнему пугалась мысли встретиться с Бернардином на террасе в глухую полночь, а между тем желание избавиться от страшной неизвестности относительно участи тетки, желание повидать ее и облегчить ее страдания заставляло ее колебаться — что ей делать?

133